Восьмого она вышла нам навстречу. Не захотела, чтоб в палате. Повела меня в тупичок, где на стенах висели картины. И в каждой видела нашу Рязань. «Вот Ока. А это наш домик. Вот здесь мы на завалинке сидели. А зимой вот тут залезали на крышу и прыгали в сугроб. Правда же, похож на наш дом? Это лес. А вот сюда на рыбалку ездили». Голос дрожал от слабости, но вспоминала без слёз. И на папино «ну что, может, в понедельник выпишут?» ответила привычно: «Не будем загадывать». Вчера, как заведено, позвонил вечером. Ну да, человек уже измотан третьей с начала года больницей. Но как бы всё, как обычно. «Хотелось бы увидеться с Ларисой Павловной». Это меня в Одноклассниках нашла первая учительница. Через тридцать лет после того, как я потерялся. «Хотелось бы…» и тут же себя поправила: «Да увидимся конечно».
Сегодня позвонила сестра, мол, мама снова в реанимации. И всё совсем плохо. Надеялся, что как и в прошлый раз, дело обойдётся одной ночью. Собрался поехать после работы. Пока ехал, сестра поторопила. Потом позвонил племянник: «Приезжай как можно быстрее». И вот тут накатили слёзы. А что, если мама ждёт моего приезда?! А что если я вот сейчас опоздаю на минуту?! Нет, я не проскакивал на красный. Но больше не буду априори считать идиотами тех, кто мчится нарушая все правила. Вдруг человек в последний раз спешит к маме?
Спасибо, дежурному врачу и старшей, нас всех по одному таки пустили за дверь с кодовым замком. Я клал руку маме на плечо, на лоб, держал запястье, вглядывался в лицо: «Это Олег». Что я мог ей сказать? Про весну которая всем даёт силы? Про котика Таймазика, который очень её заждался? Про заказанные ею к восьмому марта вёдра и ведёрки, которые она ещё не все видела на фотке? Может быть, она всё слышала. Дважды силилась разомкнуть глаза и посмотреть на меня. Потом подошёл врач: «Всё, хватит».
Сколько я ни уговаривал сестру ехать домой, она, как когда-то мама у папы в палате, сказала: «Мне здесь спокойней». И осталась. А я поехал за женой на дачу. На обратном пути сестра позвонила: «Мама умерла». Спокойным, уже нарыдавшимся голосом. Держится. Теперь она не знает, как сказать папе. У него ж там в больнице поднялось давление. Сделали кардиограмму. И племянник увёз папу домой. Сестра решила отложить известие на утро.
В мае маме исполнилось бы 77. 17-го мая. Ещё один семейный праздник ушёл. И ведь только-только полностью наладились взаимоотношения у них с женой. Верней, мама-то и так всегда поминала жену добрым словом. Это мою на обиду заклинило. И вот наконец мы начали на праздники приезжать вдвоём…
Завтра уже некому звонить вечером. Мама смешливо не опередит моё обычное «а мы с Веней вышли погулять». Не порадуется за меня по какому-то незначительному поводу, вроде сданной макулатуры или дёшево купленной картошки. Про карты тоже не успел. Она бы одобрила. Теперь не буду перебирать прошедший день в поисках новостей «для мамы». И не буду заводиться от опасений или недопонимания, забывая, что ей уже за семьдесят. Ведь это для кого-то она бабушка. Для детей родители возрастом не оцениваются. Мы вспоминаем их возраст лишь в дни рождения. А так они для нас просто мама и папа.
Сколько ж всего теперь будет то и дело всплывать в памяти и казаться таким важным, упущенным. За сколько будет стыдно. Неужели для этого человеку обязательно нужно закончить свой путь?
Такой мама смотрит на меня из телефона. Я сначала поставил на вызов другую фотку. Маме не понравилось — старая. А эту одобрила. Это они когда-то с папой и внуком Игорьком отправляются с группой туристов в Мезмай.
